Бомбардир - Страница 2

Нас догоняли четыре всадника, а наши лошади уже подустали – вряд ли мы оторвемся на ходу. Я расчехлил ружье и, когда в клубах пыли появился просвет, опустил откидное окно, высунул ствол, прицелился и выстрелил. Один всадник упал, но остальные пришпорили коней и стали приближаться. Я слышал, как кучер подгонял усталых лошадей, пытаясь уйти с лесной дороги, карета подскакивала на корнях деревьев и ухабах. Времени перезарядить ружье не было, и я взял мушкет.

Теперь главное – не выстрелить раньше срока. Мушкет заряжен картечью – максимум пятьдесят метров для хорошего выстрела.

Всадники, не встретив огня, быстро приближались. Я прицелился, выстрелил, и один из них упал с лошади, а второй безжизненно свесился с седла. Оставался еще один. Видно, сильно обозленный потерей товарищей, он не отставал, неминуемо приближаясь. Я высунул в окно пистолет, прицелился и выстрелил, но в это время карету сильно качнуло, и я увидел, что пуля срезала лишь несколько веток в стороне. Не беда, есть еще один пистолет. Я отбросил на сиденье разряженный и взял готовый к стрельбе. Лицо догонявшего было скрыто под полумаской, в правой руке он сжимал шпагу, за поясом виднелась рукоять пистолета.

Наши кони устали, стали хрипеть. Кучер что-то прокричал по-французски – понять бы еще что! Я понимал лишь, что еще минута-две такой скачки – и лошади встанут. Эх, сейчас бы мушкет… но он уже разряжен, а кучер сейчас был занят лошадьми и пока не мог мне помочь…

Вот до преследователя осталось не более десяти метров, и я прицелился ему в грудь. Даже если у него под одеждой кольчуга или панцирь, удар будет такой силы, что его просто вышибет из седла. Я выстрелил, но мерзавец в последний миг резко наклонился, опершись на стремя.

Баланс сил теперь стал непредсказуем. У разбойника заряженный пистолет и шпага, а у меня – только шпага, которой я не умею владеть. Ну что же, выбора не было! Я вытащил шпагу из ножен, и в это время слева послышался звон стекла. Разбойник уже скакал рядом и выбил окно ногой. Я прижался к стене кареты, чтобы меня не было видно и, как только рука разбойника ухватилась за край облучка – вероятно, он хотел сразить кучера, – резким выпадом всадил шпагу ему в плечо. Он вскрикнул от боли и неожиданности и выронил свою шпагу, но не растерялся и левой рукой выхватил из-за пояса пистолет. Правая рука его повисла как плеть, по рукаву обильно струилась кровь. Он выпустил поводья, и его лошадь поскакала рядом с каретой. Я попытался уколоть его шпагой, но он увернулся. Стрелять в меня ему было несподручно, для этого необходимо было повернуться всем корпусом, а раненая рука сковывала движения.

Кучер, видно, понял, что дела идут не очень хорошо: я давно не стрелял. Он вытащил из-под сиденья мушкетон, обернулся влево и, держа мушкетон правой рукой, выстрелил. Разбойника качнуло в седле: вероятно, все-таки зацепило. В ответ он почти мгновенно выстрелил в кучера. Несколько секунд ничего не происходило, затем лошади замедлили ход, и карета остановилась. Я пинком открыл правую дверцу и, схватив шпагу, выскочил. Лошади стояли в пене, тяжело поводя боками, кучер, обмякнув, сидел на облучке, прислонившись спиной к стенке кареты и свесив голову.

Сзади раздался шорох. Я мгновенно обернулся и увидел противника: молодой человек крепкого телосложения, по правой руке стекает кровь, на левой виднеется несколько кровавых пятнышек от дроби мушкетона, из которого стрелял кучер. Лицо его было искажено от ярости и боли, и настроен он был решительно.

Как врач я понимал, что долго ему не продержаться, – скажется кровопотеря, вон лицо уже бледноватое, – но разбойник шагнул вперед и взмахнул шпагой. Реакция у меня была неплохая: я успел присесть, и клинок просвистел у меня над головой. Похоже, левой рукой он владел неплохо, учитывая то, что в ней застряло несколько дробинок. Я решил его измотать, перебежав по другую сторону кареты, разбойник последовал за мной, но не так резво.

Ага, похоже, я выбрал правильную тактику: надо погонять его, пока он не растеряет все свои силы от кровопотери! Я не давал ему приблизитсья на расстояние удара шпагой, держа дистанцию метров пять, постоянно перемещаясь за деревья, карету, валуны. Разбойник на глазах слабел, его уже пошатывало, но его решимость не убывала. Он понимал, что если он не убьет меня, то я убью его.

Наконец судьба дала мне удачный момент: француз запнулся о корень дерева и потерял равновесие. Я, не колеблясь ни минуты, подскочил к нему и всадил ему шпагу в левый бок. Застонав, он упал, но какой живучий оказался, из положения лежа попытался уколоть меня своей шпагой в живот. Мне удалось отскочить и, зайдя с другого бока, я ударил его шпагой прямо в сердце. Посучив ногами, разбойник затих. Я устало сел на пенек, переводя дыхание, посидев несколько минут, поднялся, обтер об одежду убитого шпагу и вложил в ножны. Залез в карету и трясущимися от пережитой схватки руками перезарядил все свое оружие, заткнув пистолеты за пояс. Кто его знает, не появится ли на дороге кто-либо еще, например дружки убитых разбойников: оставаться безоружным мне не хотелось. Теперь надо было выяснить, что с кучером – жив ли он, а если ранен, то насколько тяжело.

Когда я забрался на облучок и начал нащупывать пульс, кучер застонал. Жив, курилка! Я как мог осторожно спустил его на землю, стянул кафтан и осмотрел. Пуля разбойника раздробила ему плечевую кость, рука безжизненно болталась, неестественно изогнувшись выше локтевого сустава. Я бросился в карету, достал сумку с инструментами, первым делом влил ему в рот настойку опия – иначе болевой шок может его погубить, – затем сходил в лес и наломал веток, чтобы наложить шину. Разрезав рукав рубашки, несколько расширил рану, извлек расплющенную свинцовую пулю и крупные обломки кости, наложив веточки по размеру, как мог репозировал обломки кости, наложил импровизированную шину. Затем с большим трудом затащил кучера в карету и уложил его на сиденье. Щеки его еще были бледными, но пульс уже вполне приличный для тяжелораненого.