Бомбардир - Страница 5

Купец лишь усмехнулся разбитыми губами:

– А как?

– Да на нашем же судне!

– До судна еще добраться надо, а там охрана. Да даже если уйдем из порта, фрегат догонит – он значительно быстроходнее.

Я надолго задумался. Да, препятствий много, но каторжный труд на серебряных копях короля Густава меня не прельщал. Я зашептал Григорию в ухо:

– Кто из твоих ребят может держать язык за зубами и силушкой не обижен?

Купец даже не задумался.

– Федор Карасев и Онуфрий Оглобля.

– Позови их к нам!

Я боялся посвятить в свой план всю команду: вдруг шведы попытать маленько вздумают – не всякий язык удержать сумеет. Пока нас не развели по разным камерам или не заковали в кандалы или не сотворили еще что-нибудь такое же мерзопакостное, нужно было действовать.

Я объяснил Федору и Онуфрию задачу и начал стучать в дверь. Долго ничего не происходило, затем в коридоре послышались шаги, и в двери открылось окошечко. Надзиратель что-то спросил на шведском. Я бойко затараторил на русском, показывая рукой вглубь камеры.

Сработает ли моя уловка? Окошко закрылось, загромыхали ключи, дверь в камеру приоткрылась и высунулась рука с масляным светильником. Федор тут же ухватился за руку и резко втащил стражника внутрь. Тот и пикнуть не успел, как Онуфрий тряпкой заткнул ему рот. К сожалению, никакого оружия у него при себе не было – лишь связка ключей.

Я стащил с него форменную одежду и надел поверх своей. Поскольку стражник был ростом высок, как и все шведы, форма пришлась мне впору. Было неприятно натягивать на себя чужую, пахнущую чем-то кислым одежду, но выбора не было.

Шведа связали и бросили в углу.

– Кто-нибудь говорит по-местному? – обратился я к команде.

Один из матросов сказал, что немного умеет.

– Выясни у него, где и сколько охраны в тюрьме.

Матрос залопотал по-шведски (кляп изо рта у надзирателя мы вытаскивать побоялись – тот с перепугу мог закричать). Стражник на пальцах показал – двое. Не так уж и плохо. Времени терять было нельзя: если все пойдет как надо, побег обнаружат утром, когда придет смена.

Я вышел в коридор и направился к выходу, за мной тихо крались Федор и Онуфрий, остальные сидели в камере. Подошли к караульному помещению. Оно слабо освещалось масляной плошкой, на столе стоял кувшин с вином, двое стражников в расслабленных позах сидели на лавках. Дисциплина здесь явно хромала. Я опустил голову, стараясь, чтобы свет не падал на лицо – может, на мгновение это собьет стражников с толку.

Где находится оружие, я не знал – плохо, если под рукой у тюремщиков. Обернувшись, сделал знак Федору и Онуфрию быть наготове, не спеша открыл дверь, позвякивая связкой ключей. Один из стражей поднял голову и, пока он не успел меня разглядеть, я обрушил кулак с зажатыми в нем ключами ему на голову. Мои сокамерники, ворвавшиеся следом за мной, быстро скрутили второго. Связав им руки и ноги поясными ремнями, мы заткнули им рты одеждой и, не церемонясь, отволокли в камеру.

Моряки с нетерпением ожидали нас. Я приказал не шуметь и тихо идти к выходу. Дверь в нашу бывшую камеру на всякий случай запер. С ключами в руке пошел к выходу, где уже стояли все наши.

В караулке мы нашли две алебарды и три короткие сабли, больше похожие на абордажные, – да, невелик арсенал, но это лучше, чем голые руки. Хорошо, что нас разместили в припортовой тюрьме – охрана здесь слабая, да и до судна добираться недалеко. Было бы хуже, если бы нас заперли в городской тюрьме – там охрана была бы серьезней, и попробуй-ка найти дорогу в ночном городе!

Мы медленно продвигались среди портовых построек и складов, стараясь не шуметь и не привлекать внимание. Вот и наше судно; у сходней маячит охранник, и неизвестно, сколько их на шхуне, и есть ли они еще. До стоящего у пирса фрегата метров семьдесят – шуметь нельзя, тревога поднимется мгновенно. Даже если на фрегате часть команды на берегу, оставшихся с лихвой хватит, чтобы порубить нас в капусту.

Поскольку я был в чужой форме, решил идти туда сам. Сунул в рукав нож, Федору поручил незаметно подобраться к охраннику сбоку и в нужный момент отвлечь его внимание: бросить камень в воду или кашлянуть. Онуфрий должен был идти передо мной. Со стороны это могло выглядеть так, будто я сопровождаю задержанного: все бы хорошо, но вряд ли арестованных водят по ночам. Расчет был только на некоторую растерянность охранника, хотя бы минутную.

Вся оставшаяся часть команды шхуны спряталась в тени портового склада.

Ну, пора! Федор уже минут двадцать как уполз и должен быть на месте. Мы с Онуфрием вышли из-за пакгауза и, не торопясь, направились к нашей шхуне. Когда до охранника осталось несколько метров, он что-то спросил. Я сделал вид, что закашлялся, но по-прежнему шагал вперед. Охраннику мое молчание явно не понравилось. Он начал шарить по поясу, явно пытаясь вытащить из ножен палаш. В это время очень кстати дал себя знать Федор – в воду рядом со шхуной свалился какой-то крупный предмет. Охранник инстинктивно обернулся на шум, я рванулся вперед и всадил ему нож прямо в сердце, одновременно зажимая рот рукой. Подскочивший Онуфрий подхватил его за ноги, и мы живо затолкали убитого в щель между бочками, стоявшими на пирсе.

Уже втроем, вместе с Федором, который взял палаш убитого в руку, мы осторожно поднялись на нашу шхуну. Поскольку матросы знали корабль лучше меня, они пошли первыми. Даже в темноте они хорошо ориентировались в закоулках шхуны. Мы быстро обшарили весь корабль – пусто, никого. Я распорядился, чтобы Онуфрий тихонько привел на судно всю команду. Сам прошел в свою каюту – все вещи, оружие, даже деньги были на месте, вероятно до решения суда. Я осмотрел свои пистолеты – они оказались заряжены – и сунул их за пояс.